These poems were written in the mid-2010s in Siberia, in the ancient city of Tomsk, where it’s not such an easy task to fix a Mac. In fact, repairs of any kind tend to be a problem. Nineteenth-century houses tilt to the side like drunkards, and people in turn must drink to correct in their imaginations the crookedness of the surrounding world.
Эти стихи были написаны в середине 2010-х годов в Сибири, в старинном городе Томске, где нелегко починить Макинтош. Да и вообще, с любым видом ремонта – проблемы. Дома XIX века стоят, покосившись, как пьяные, и людям тоже приходится пить, чтобы исправить кривизну окружающего мира в своём воображении.
* * *
There was a time poets were, on balance, more interesting than pterodactyls
cawing in the painted sky
How steady everything was then
How sturdy
If bottles from Riga Black Balsam couldn’t be returned
they couldn’t be returned anywhere
not even in Riga
If a poet wasn’t published
they weren’t published anywhere, not for anything
Pterodactyls arrived in the morning after the stores opened
when pangs of conscience subsided
and arguments about future prospects began
There were no prospects
But that didn’t stop the arguments
The wind blew the arguments
from the factory of rubber shoes
from the factory of railroad ties
from the manufacturer of anti-anxiety mixtures
and from the liqueur and vodka distillery
The aroma of the industrial zone’s wind rose made the brain explode
Dizziness spirit-rapping logorrhea
Everything was too steady then
Too sturdy
One could get poisoned with water
Intoxicated with air
the pterodactyls feasted long into the night at one table with humans
in a wasteland
Even today
Dig a little and you’ll discover
the multicolored archeology of alcoholism
* * *
Раньше поэты были всё же интереснее птеродактилей
каркающих в нарисованном небе
Как всё было незыблемо тогда
Как крепко
Если тару из-под рижского бальзама не принимали
то не принимали нигде
даже в Риге
Если поэта не печатали
то – нигде и ни за что
Птеродактили прилетали утром после открытия магазинов
когда утихали угрызения совести
и начинались споры о путях развития
Никаких путей не было
Но спорам это не мешало
Споры разносило ветром
с завода резиновой обуви
шпалопропиточного завода
фабрики успокоительных микстур
и ликеро-водочного завода
Аромат розы ветров промзоны вышибал мозги
Головокружение столоверчение словоизвержение
Слишком все было незыблемо тогда
Чересчур крепко
Можно было отравиться водой
окосеть от воздуха
и птеродактили пировали с людьми до глубокой ночи
на пустыре
Даже сегодня
Ковырни землю и откроется
разноцветная археология алкоголизма
* * *
The Mac is humming and buzzing. Got to go to apple service
where a hipster is picking his nose with a screwdriver
in his overworked arms covered in Goan tattoos.
I complain: The Mac is buzzing like a Maidan protest, anxiously and meaninglessly.
Let’s take a look, he says, but first we must solve one internal problem.
Do you notice the smell of shit, as though you’re watching the news?
Someone has flushed their life down the toilet.
On Friday night it’s easier to find truth in an argument
between russkis and ukrainskis
than to find a sober plumber.
Sit down for a bit, skim some magazines.
Check out that motley pile of glamour in the corner.
Nyet mochi! Can’t stand it anymore!—a hipster from Vyshny Volochyok writes to the editor.
(Mochi is a fashionable Japanese treat
Hipsters can’t do without it.)
Time passes. The Mac buzzes. The stench grows stronger.
At last a specialist arrives
he’s over sixty
his tattoos are all symbols made in USSR—
a coat of arms with wheat stalks of barbed wire that encircle the planet
and the inscription “Thank you, Master!”
He says: did you hear about the execution in Arkansas?
The prisoner got three injections: one in the head, one in the throat, one in the heart. Fascists!
And what do you care?
I too killed my woman stomped on her with my boots but got out on probation after seven years.
You don’t value your motherland. America has fucked your brain with the internet.
Yes, I say, nyet mochi.
He snorts derisively and dives into the shit. Five minutes pass, a half hour, it gets darker, hipsters
meditate over the 16th Karmapa.
At last his head resurfaces. His eyes are hazy, his voice somber:
“The system is rotten to the core. The dead woman told the executed prisoner that nothing can be
fixed.”
Well then, I say. Let the Mac buzz. I’ll live with it.
We replaced the thermal paste and cleaned the cooling fan, says the tech support man.
Sadness will pass. We’re all mercurial illusions of the mind.
“Oh, fuck that!” says the specialist in shit and dives back. Into his native element.
* * *
Мак гудит и жужжит. Надо идти в эппл сервис.
где хипстер сидит ковыряет отверткой в носу
натруженными руками в узорах гоанских татух.
Мак, жалуюсь, гудит, как народ на Майдане, тревожно-бессмысленно.
Щас разберемся, отвечает, вот только решим одну внутреннюю проблему.
Чувствуете говном несет, словно из телевизора?
Кто-то спустил в унитаз свою жизнь.
В пятницу вечером легче найти истину в споре
ватников и укропов,
чем трезвого сантехника.
Посидите немного полистайте журналы.
Вон там пестрая кучка гламура в углу.
Нету мочи! – пишет в редакцию хипстер из Вышнего Волочка.
(Мочи – это модная японская вкусняшка
Хипстеры без нее не могут)
Время идет. Мак жужжит. Амбре нарастает.
Наконец является специалист
ему за шестьдесят
он татуирован символикой made in USSR –
Герб с колосьями колючей проволоки окружающей Земной шар
и надпись «спасибо, Хозяин!»
Он говорит: вы слышали о казни в Арканзасе?
ЗК получил три укола – в голову, в горло, в сердце. Фашисты!
А вам-то что?
Я тоже убил свою бабу затоптал сапогами но отсидел семерик и вышел по УДО.
А вы не цените родину-мать. Америка засрала вам мозг интернетом.
Да, говорю, нету мочи.
Он презрительно фыркает и ныряет в говно. Его нет пять минут, полчаса, вечереет, хипстеры медитируют на Шестнадцатого кармапу.
Наконец из очка появляется голова. Взгляд мутен, речь печальна:
– Система прогнила насквозь. Убитая баба сказала казненному, что уже ничего не исправить.
Ну раз так, говорю, пусть жужжит Мак. Потерплю.
Мы заменили термопасту и продули вентилятор, говорит человек из сервиса.
Грусть пройдет. Мы все переменчивая игра ума.
– Да ну на хуй! – говорит специалист по говну и ныряет обратно. В родную стихию.
—Andrey Filimonov (Андрей Филимонов), translated by Anton Yakovlev
Poetry